Интервью с Владимиром Маканиным 1997 года

Орский писатель Юрий Лифшиц публикует интервью со всемирно известным русским писателем, Владимиром Маканиным, родившимся в Орске. Напомним, наш земляк скончался на 81-м году жизни в посёлке Красный под Ростовом-на-Дону.

 

«ДУХОВНАЯ ЭЛИТА

 

Владимир Маканин никогда и никому не давал и не дает интервью. Ни одна московская, ни одна зарубежная газета или журнал не могут этим похвастаться. Даже после получения учрежденной в Германии Пушкинской премии, когда Маканина вынудили появиться в «Известиях», он от интервью уклонился. И только для своих земляков, орских журналистов, сделал исключение.

 

Если кто не знает, Владимир Маканин — всемирно известный русский писатель. Живой классик. Родился в Орске в 1937 году. Жил в доме №10 по улице Достоевского. Любопытная деталь, не правда ли? Писатель, родившийся на улице имени писателя.

 

Минувшей осенью наш город посетил американский литературовед и переводчик доктор Байрон Линдсей. (Он-то и познакомил англоязычную аудиторию с творчеством Маканина.) С одною целью — пройтись по маканинским местам. Американский ученый был так восхищен поездкой в провинцию, так много рассказывал о ней объекту (точнее говоря, субъекту) своих исследований, что Владимир Семенович Маканин не выдержал. Захватив с собою своего брата Геннадия Семеновича, приехал в родные пенаты. Братья гостили в Орске с понедельника по среду, жили в гостинице «Салют», бродили по родным местам, посетили родину своих предков и т.д.

 

Принимал знаменитых орчан известный новотроицкий предприниматель, руководитель предприятия «Радикал», главный редактор газеты «Орск ТВ» Юрий Кожемякин. Он обеспечил им встречу, гостиницу, поездку в район села Ново-Покровка, для чего выделил свой личный автомобиль. Поэтому Владимир Маканин не мог не ответить на некоторые вопросы своего земляка и вашего корреспондента. Ниже следует изложение беседы со знаменитым писателем.

 

СЕМЬЯ у Маканиных была самая типичная: отец — инженер, мать — учительница. Детей в семье было четверо, все сыновья. Все учились в 9-й орской школе, но поскольку глава семьи, будучи строителем, часто переезжал с места на место, десятилетку ребята заканчивали кто где. Владимир Маканин получил аттестат зрелости в 1954 году в Уфе. В том же 1954 году поступил в МГУ на механико-математический факультет, потому что конкурс там был поменьше, чем на филологический.

 

^{дом, в котором жил Маканин до 9-летнего возраста. Ул. Достоевского, 10}

 

ПОЧЕМУ Владимир Маканин стал писать, — это для него самого загадка. Сначала он было занялся кино. Окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров. В качестве второго режиссера и сценариста участвовал в создании художественного фильма «Прямая линия». Снимались в фильме Нахапетов, Леждей, Евгений Лебедев, Олег Ефремов. Приличная компания, не правда ли? Дважды фильм закрывали, резали. Но он все-таки вышел на экраны, хотя в совершенно кастрированном виде.

 

НО РЕЖИССЕРА из Владимира Маканина не вышло. Первый опыт навсегда отвратил его от кино. Чтобы как-то выразиться в этом деле, надо снять хотя бы пять-шесть картин. А если у тебя нет папы-секретаря, это невозможно. Кино — это деньги. Дадут деньги — ты снимешь, не дадут — не снимешь. А время идет. Ну, а писатель ни от чего не зависит. Сам себе и режиссер, и художник, и сценарист, и кто хочешь. Так Маканин стал писать.

 

ПРИНЯЛИ молодого писателя неплохо. На дворе было хрущевского время, которое, впрочем, уже сходило на нет. Повесть Маканина «Прямая линия» была опубликована в журнале «Москва». Владимира Семеновича приняли в Союз писателей. Но с приходом Брежнева произведения писателя в журналах уже не появлялись. А ведь журналы — это главная улица российской литературы. Начинающий писатель поневоле приходит в «Новый мир», в «Знамя». Чтобы «старые журнальные крокодилы» сказали ему: «Ты писатель!» Все это сохранилось и до сих пор.

 

СТАТЬ советским литератором у Маканина как-то не получилось. Не попал он в журнальную команду, когда раз в два-три года писателю дается шанс «выстрелить» какой-нибудь повестью или романом. Все проходили через журнальные публикации. Все, включая бунтарей Солженицына или Аксенова, были советскими, хотя и либеральными. С одной стороны, попадание в «систему» было делом случая, с другой — журналы имен много не делали. Так уж мы все устроены. Когда появляется два-три имени, вроде как хватит. Возникает ощущение полноты. Тех, кто избран, печатают, за ними следят, их приглашают. Остальные становятся маргиналами, находятся на обочине литературного процесса.

 

ОЩУЩЕНИЕ верного призвания появилось после у Владимира Маканина после первого же опыта кинопрозы. В этом смысле он счастливый человек. Вдруг хлынуло море сюжетов. До сих пор он обрабатывает только пять процентов того, что приходит в голову. Это как дерево, которое выбрасывает ветку за веткой. Что-то успевает расцвести, что-то вянет на корню. Не было ни малейшего колебания в своей дальнейшей судьбе. И работал Маканин всегда с удовольствием.

 

ПО ХАРАКТЕРИСТИКЕ самого процесса писания, Маканин — импровизатор. Он похож на джазмена, который играет, получая от этого удовольствие. Другое дело, что импровизацию не всегда стоит публиковать. Сыграл, удовольствие получил, а для других это может быть неинтересно. Так что у Маканина довольно много неопубликованного. Некоторые импровизации просто жалко отдавать в печать. А от некоторых он как бы отстраняется, вырастает над ними.

 

ОЧЕНЬ долго у Маканина выходило то, что он определил как кинопрозу. Большинство писателей работают в жанре кинопрозы, не отдавая себе в этом отчета. Они непроизвольно представляют себе книгу кинофильмом, который будут смотреть читатели. Но сценное мышление, когда писатель нанизывает одну сцену на другую, давно уже перестало быть оригинальным. Особенно после расцвета кинематографа. Маканин написал четыре-пять киноповестей, потом случился какой-то прорыв: появилась повесть «Голоса». Это был первый отрыв от сценного мышления. После чего пошли такие рассказы, как «Ключарев и Алимушкин», «Антилидер», «Отдушина».

 

ЭТИ ВЕЩИ на Западе часто называют маканинской визитной карточкой. Они там хорошо прошли. «Человек свиты» был очень хорошо принят на Востоке. Восемь или девять своих рассказов того времени Владимир Маканин называет... фортепьянными сонатами. Они вроде бы небольшие, но тематически претендуют на оркестровое звучание. Они могли стать и симфониями, будь они сделаны по-другому.

 

ВСКОРЕ в творчестве писателя стала накапливаться эссеистическая линия, которая дала и «Квази», и «Сюжет усреднения», и «Сюр в Пролетарском районе», конечно, не самые популярные его вещи. Но это был необходимый рост. Если продолжить аналогию с деревом, то это следующий ярус ветвей. Кроме трех-четырех повестей на этой высоте ничего нет. Все, что дальше напишется на этом уровне, будет тем же самым. Искусство роста, может быть, и состоит в том, чтобы в этот момент не писать, а опять вырастить ствол. А повести придут сами, появятся на новой высоте. Увы, многие писатели останавливаются в росте. Они обижаются, когда им говорят об этом. Считают, что в их неудачах виновато время, большевики, евреи, кто угодно. Это, по мнению Маканина, произошло с «деревенщиками». В какой-то момент они стали обвинять время вместо того, чтобы обвинять себя и дать себе расти.

 

ЗА ПРОЗОЙ эссеистического характера последовал период усложненных повестей, связанных с временем. В их числе «Отставшие», «Утрата». Проза стала даваться Маканину вне потока времени. «Кавказский пленный», появившийся совсем недавно, стал продолжением линии «сонат». Этот жанр не умирает. Когда появляется новая география, новая тема, он снова как бы напоминает о себе. И наконец «Андеграунд, или Герой нашего времени», который вышел в этом году в 1-4 номерах журнала «Знамя». По словам писателя, это совсем новое качество его прозы. Пока что «Андеграунд» идет хорошо, его уже купили издатели Франции, Германии. Но главное — роман вышел в России и вышел со звоном, с шумом, чего в российской литературе давно уже просто не было.

 

ОТНОСИТЕЛЬНО начала будущего века качественных предчувствий у Владимира Маканина не оказалось. Но у него сложилось ощущение, что придет новое поколение и что это даст России какой-то внутренний рост. Не внешний — не надо будет присоединять Грузию, Армению... Донорство России ни к чему. России надо заняться собственным внутренним миром и быстро развиваться самой. Россия уже сейчас оторвалась от бывших республик. Пока это заметно, может быть, только по Москве. Но есть надежда на грядущий взрыв внутреннего роста в духе ХIХ века. Если этого не случится, хроническое отставание России может стать необратимым. Но Маканин полон оптимизма. Россия располагает интеллектом Москвы и Питера, а также огромным внутренним потенциалом Урала и Сибири. Рано или поздно это сработает, не может не сработать.

 

ВОЗМОЖНОСТЬ реставрации «красного» режима или прихода «коричневого» Владимир Маканин исключает абсолютно. По его мнению, эти режимы всегда возникают по одной и той же причине: людям становится нечего терять. Они легко объединяются в колонны. Сейчас уже совсем другие люди. Им есть что терять, у них появилось то, другое, пятое, десятое. Реакция большинства на общественно-значимые события практически нулевая. Согнать толпу в отряды, невозможно. Людей и в армию не могут загнать.

 

(Тут я поневоле возразил Владимиру Семеновичу, позволив себе банальность, что Москва — это еще не Россия. По словам Байрона Линдсея, такой отсталости, как у нас в Орске, и вообще в российской провинции, нет даже в Латинской Америке. На периферии, где люди подолгу не получают ни зарплаты, ни пенсии, — чего нет в Москве, — колонны и отряды составятся, упаси Бог, в мгновение ока.)

 

ОДНАКО сравнение российской провинции с Латинской Америкой, по мнению Маканина, не вполне корректно. Латинская Америка всегда такая и еще сто лет будет такой. Ее хроническое отставание зиждется на бескультурье. В общем и целом там нет ни одного имени, ни одного композитора, ни одного хирурга, ни одного знаменитого университета, ни одной знаменитой больницы и т.п. Россия обладает неизмеримо большим потенциалом. Москва расцвела, а сколько лет прошло? Совсем немного. Следует полагать, что и до провинции дойдет эта волна. Она просто раскатывается долго. И это непохоже на Латинскую Америку, которая действительно одинакова и в столице, и в провинции. Одинакова в своей хронической неравномерности.

 

ВСЕ ДЕЛО, считает писатель, в правовом строительстве. Право ведь не выдумывают в голове. Оно рождается само по себе. Пока разворовывают заводы, пока идет этап первоначального накопления капитала, право не работает. Когда все разворуют, когда отдельное воровство будет воровством у конкретного владельца, появится право. Правовой момент начинается, когда уже нечего воровать; когда каждая кража — кража как приобретение, акционирование и т.д., — вызывает у кого-то немедленный протест. Тут-то и возникают законы. У нас этого пока нет, потому что мы от общественного состояния только-только отошли. У нас же все было общее. Какое могло быть при этом право? А право вещь личная, индивидуальный институт.

 

ВСЕ ЭТО было давно подготовлено. Взять хотя бы советский Союз писателей. Были там люди, делавшие своим детям шикарные квартиры, дачи и хотели все это за собой закрепить. Из боязни, что отнимут. Они уже не хотели Советской власти в чистом виде. Перестройка проросла изнутри: появилось поколение, захотевшее передать своим детям то, что оно накопило. Нечто похожее было уже в 1937 году. Но тогда всех, кто в этом смысле выделялся, подстригли под одну гребенку. Это коснулось красных генералов, ученых, писателей. Им не дали закрепить своего, потому что главенствующая идея была исключительно мощна. Сейчас этого всего нет. Люди берут, берут все больше, в конце концов им станет тесно: они разберут все. Возникнет правовое поле как способ жизни...

 

Несколько дней общения с Владимиром Маканиным дали мне возможность присмотреться к нему. Назвать его стариком — язык не поворачивается. Он оказался высоким, ладно скроенным человеком с хорошо развитой мускулатурой. Маканин нисколько не стеснялся своего крепко сбитого загорелого тела, расхаживая по гостиничной комнате в джинсовых шортах современного кроя. И вообще он показался мне современным человеком. Маканин, например, с удовольствием освоил компьютер, хотя, по словам своей жены, «может работать даже на крыле самолета». Но главное, что меня поразило в Маканине, — это глубина мысли, нестандартность мышления и точность выражения. Он исключительно хорошо знает мировую литературу, тонко разбирается в поэзии, пристально следит за достижениями современной философской мысли. И при всем этом — уважает собеседника, кем бы он ни был, умеет выслушать его, принять его точку зрения.

 

Маканин объездил весь мир, и обо всякой стране составил свое неординарное мнение. Заходила ли речь о шведской модели социализма, Владимир Семенович тут же говорил, на чем она держится: на жесткой дисциплине и практически сухом законе. Завязывался ли разговор о том, что в Европе уже сто лет как не воруют, он тут же говорил, что эти сто лет, видимо, уже прошли и рассказал, как у него украли сумку в Копенгагене и чуть не обокрали на главной площади Мадрида. В нескольких словах Маканин поведал об истинной подоплеке некоторых российских событий, кратко и образно обрисовал кое-кого из российских политиков...

 

Постепенно в моей голове всплыло полузабытое книжное выражение — аристократ духа. До общения с Маканиным это определение в моем сознании связывалось с людьми прошлого века и никоим образом не с нашими современниками. Теперь мне придется кое-что переосмысливать заново. Аристократом духа оказался и брат писателя Геннадий Семенович, крупный математик с европейским именем. Так называемая теорема Маканина известна во всем мире. Но об этом как-нибудь в следующий раз.

 

Ю.ЛИФШИЦ.»