7. В субботу проснулся я поздно, можно даже сказать, проспал,

Успев куда надо вовремя, я вспомнил о завтраке и решил перекусить парой бананов, благо неподалеку обнаружился рынок. Перекус удался на славу и обошелся мне в 14 руб.

Основная моя проблема — это печеные изделия, без которых я не представляю жизни. Раньше, бродя по улицам, я непременно брал что-нибудь этакое (только упаси Бог не жареное на жутком общепитовском жиру). Сейчас же, налетев в одной фабрике-кухне на чудесные сочни по 15 руб. за штучку, я расстроился: дороговато будет. Зато пришла здравая мысль самому соорудить сочники и заодно узнать, во сколько мне это встанет.

Стало быть, обед мой состоял из трехяйцовой яичницы с сыром (10,8 + 15), двух кусков хлеба (2), чая с лимоном (1,5 + 1) и нескольких свежеприготовленных — пальчики оближешь! — сочников (10,5). Рецепт я нашел в сети, расход продуктов экстраполировал на пару дней (творог ведь не выносит длительного хранения вне холодильника, да и в холодильнике не особо выносит). Один сочник потянул всего на 2,1 рубля! Если учесть, что мой кулинарный изыск выпекся, допустим, втрое меньше фабрико-кухонного, все равно домашняя кулинария оказалась почти в 2,5 раза дешевле: 6,3 рубля против 15! Судите сами, насколько «выгоден» общепит. Итого в обеденный перерыв я затратил 40,4 руб.

Днем сфоткать горку аппетитнейших и вкуснейших изделий я, по понятным причинам чревоугодия, позабыл, а вечерний снимок выкладываю на всеобщее обозрение.

Роскошно начатое днем я решил завершить роскошным банкетом, «вернувшись» к горбуше с картофелем, запеченными в фольге. Об этом я уже имел честь докладывать, поэтому просто перечислю ингредиенты: собственно рыба (14), картофель, забытый мною в прошлый раз (5,2), лук репчатый (0,5), большой и уже подорожавший огурец (15), чай (1,5) и они самые, родимые, сочники (4,2) — уффф! Итого: 40,4 руб.

Всего за день — 95,2 руб. Из общего «графика» я выбился на 13 с половиной рублей, но, как я уже говорил, рекорды ставить я не намерен, а время устранить дефицит бюджета у меня еще есть.

Для культурной программы я на сей раз подобрал отрывок из «Сатирикона», принадлежащего перу Гая Петрония Арбитра (ок. 14-ум. 66). Таким образом, ограничиться исключительно русскими авторами не удалось. Не уверен также, что мне удастся не повториться на протяжении оставшихся 23 дней.

За возгласами одобрения последовало первое блюдо, отнюдь не такое величественное, как ждалось; впрочем, диковинный вид его обратил на себя общее внимание. На совершенно круглом блюде изображены были по окружности двенадцать знаков Зодиака, а над каждым рука кухонного мастера поместила свое, подходящее к нему, кушанье: над Овном — овечий горошек, над Тельцом — кусок телятины, над Близнецами — яички и почки, над Раком — венок, над Львом — африканские смоквы, над Девой — матку свинки, над Весами — ручные весы, на одной чаше которых лежал сырный пирог, а на другой — медовый; над Скорпионом — какую-то морскую рыбку, над Стрельцом — лупоглазую рыбину, над Козерогом — морского рака, над Водолеем — гуся, а над Рыбами — двух красноперок. В середине уложен был медовый сот на куске свежего дерна. Египетский мальчик разносил теплый хлеб в серебряной грелке, а сам гнуснейшим голосом завывал песенку из мима «Ласерпициана». Приунывши несколько, мы потянулись за этими убогими угощеньями. «Прошу обедать, — сказал Трималхион, — и быть при праве».

Только он это произнес, как грянет оркестр да как вскочат четверо, подбежали, приплясывая, и сняли с блюда крышку. И вот видим мы под ней, на втором, иначе говоря, блюде, жирную дичину, вымя свиное, а посредине зайца с крыльями, приделанными так, чтобы походить на Пегаса. По углам блюда, видим, стоят четыре Марсия с бурдючками, откуда бежит перченая подливка прямо на рыбок, а те как бы плавают в канавке. Прислуга хлопает в ладоши, мы усердно ей вторим и с веселием накидываемся на эти отборные вещи. Улыбнулся хозяин своему трюку и воскликнул: «Кромсай!» Тотчас явился резник и взмахами в лад с оркестром разрезал кушанье так, как бойцы рубятся на арене под водяной орган. Трималхион все повторял протяжно: «Кромсай, кромсай!» Я уже начал догадываться, что какая-то острота сопряжена с этим столько раз повторенным словом, и, преодолев свою скромность, спросил о том у своего собеседника, что лежал местом выше меня. Тому, видно, эти выдумки были не новость. «Ты погляди, — сказал он, — на малого, что кушанье кромсает: его Кромсаем зовут; выходит, как хозяин скажет „Кромсай“, так зараз и подзывает и приказывает.