11. Нет ничего вкуснее жареной картошки!

Причем так считает весь мир, подсевший на ее синтетический заменитель в виде якобы картофельных чипсов. Но это к слову.

Позавтракал я вчера тремя яйцами всмятку (10,8) и стаканом чая (1,5) или 12,3 рублями.

Пообедал — хинкалями (48) и двумя стаканами чая (3) или 51 рублем.

Поужинал курино-гречневым бульоном(0,0 — слава Богу сваренная в неумеренном количестве гречка кончилась!), чаем (1,5), обалденной булочкой с сыром (15) и... жареной — очень соскучился! — картошкой (11,5) или 28 рублями.

Всего же я съел за день 91,3 рубля, имея на сегодняшний день бюджет с профицитом в 1,03 руб.

А теперь, друзья, попробуйте не сглотнуть слюну при чтении отрывка, который я подготовил для сегодняшней культурной программы. Виктор Петрович Астафьев (1924-2001), роман «Царь-рыба», глава «Уха на Боганиде». Приятного чтения!

«Сказавши: «Эх, и муха не без брюха!» — дежурный кашевар делал черпаком крутой вираж в котле и вываливал в миску Тугунка кусище рыбы. Руки малого проседали под тяжестью, от забывчивости снова вытягивался из носа к губе шнурок.

— Держи! Крепче держи! — подбадривали Тугунка связчики из терпеливой очереди.

— Не уси усенова! — выталкивал строптивый работник напряженным шепотом и обмирал, дожидаясь второго захода в котел, — дежурный черпаком поверху снимет запашистого навару с плавающими в нем лохмотьями максы, лука и жира, скажет, опрокидывая черпак над миской:

— Н-ну, фартовай парняга! Н-ну, фартовай! Вся как есть вкуснятина зацепилась! Поешь, поешь, парень, рыбки, будут ноги прытки! Следушшый!

Задохнувшийся от запаха ухи и оттого, что «вся ему вкуснятина зацепилась», напрягшийся темечком — не запнугься бы, не упасть, Тугунок мелконько перебирал ногами, загребал песок драной обувкой, правясь к артельному столу, а руки ему жгло горячей миской. Но он терпел, не ронял посудину с едой, ожиданием которой свело, ссудорожило все его, еще не закаленное терпением, жиденькое, детское нутро. Рот мальчишки переполнился томительной слюной от зверушечьего нетерпения скорее хватить пищу, захлебнуться обжигающим варевом, откусить кус хлебушка... Темнеет у малого человека в глазах, немеет небо, и липкая слюна не держится во рту — скорее, скорее к столу, но так жжет руки миской, так жжет — не удержать! Ой, не удержать! Уронит! Сейчас уронит!.. Отчаяние охватывает мальчишку, слезы застят глаза, вот-вот уронит он наземь миску и сам с нею грянется...

— Дай уж донесу!

Касьянка! Затем в Боганиде и есть Касьянка, чтоб всем вовремя пригодиться и помочь. Семенит за Касьянкой Тугунок, заплетается в собственных кривых ногах, и кажется ему, про себя, молчком умоляет:

— Не расплессы! Не расплессы!..

Поставив миску с ухой на стол, Касьянка пристраивает малого на скамейку, выдавливает ему нос в подол и суровое дает наставление:

— Ешь, не торопись! Да покуль горячо, хлеб не стрескай, потом пусту щербу швыркать...

Тугунок мычит что-то согласное в ответ, а сам уж хлеб кусает, скорее ложкой в миску и тянет дрожащие, от напряжения потом окропленные губы встречь ложке, дует, дует на варево, не видя и не слыша уже ничего и никого вокруг. Всех малых препроваживала и определяла за столом Касьянка, всем давала хозяйские наказы не спешить и не смолачивать хлеб наголо».