12. Вчера я попытался быть Ириной,

решил попробовать ее диету —
во всем за исключением банана
и только лишь в обед! А вот на завтрак
я угостился булочкою с сыром
и выпил чаю, для чего истратил
шестнадцать с половиною рублей.

В обед я съел банан за шесть рублей,
отведал груши двадцатирублевой —
спустя два-три часа, а через час
«догнался» апельсином в девять рэ
и дважды выпил чаю за трояк.
И как ни странно, был я, в общем, сыт,
потратив тридцать восемь «деревянных».

А в полдник, в день рождения коллеги,
у нас тут снова разгорелся спор,
имеем ли мы право, так сказать,
участвовать в таких мероприятьях?
Сыр-бор был крайне долгим, в результате
я и Никита съели по кусочку,
что оценен был в двадцать три рубля
и был приписан к общему итогу.
Но самое забавное, что я,
отведав торта, понял, что объелся —
вот что такое правильно питаться!

На ужин я доел бульон куриный
и курицу оставшуюся съел,
и хлеба два куска и выпил чаю —
за двадцать пять с полтиною рублей.

В итоге за день у меня ушло
сто пять рублей и пятьдесят копеек,
а перебор случился из-за торта,
что вкусен был и вреден вместе с тем.

Но это далеко не все расходы.
Решил я наконец приплюсовать —
чтоб не забыть к концу эксперимента, —
другие, неучтенные затраты.
Сметану я хорошую купил,
на шестьдесят рублей подразорившись,
и сахару за тридцать пять рублей,
зеленый лук с укропом за тридцатку
и соль за семь, и яблоко за двадцать,
которое вчера я съесть не смог,
но думаю сегодня подхарчиться.
Всего ж прибавил я сто пятьдесят
и два рубля и вышел из бюджета
почти на сто семьдесят пять рублей.

Уверен, без ущерба для здоровья
к финалу я бюджет свой обнулю,
то есть свой де’бет с кре’дитом сведу,
как говорят бухгалтеры России. :)

В культурную программу я включил отрывок романа «Бильярд в половине десятого» немецкого писателя, лауреата Нобелевского премии Генриха Теодора Бёлля (1917-1975)

Неттлингер склонился над меню с гримасой знатока...

— Позволь мне кое-что предложить тебе, — сказал он.

— Пожалуйста, — ответил Шрелла, — предлагай.

— Так вот, — начал Неттлингер, — на закуску можно взять великолепную семгу, на второе цыплят с pommes frites [жареный картофель (франц.)] и салатом; я думаю, что десерт мы выберем потом; знаешь, аппетит к десерту приходит ко мне уже во время еды, тут я полагаюсь на свой инстинкт, он мне подскажет, что взять — сыр, пирожное, мороженое или омлет, но насчет одного я уверен заранее — насчет кофе.

Неттлингер говорил так, словно читал лекцию из цикла «Как сделаться гурманом»; обращаясь к Шрелле, он повторял, как слова молитвы:

— Entrecote a deux, отварная форель, медальоны из телятины.

Шрелла наблюдал, как Неттлингер с благоговением водил пальцем по меню; на некоторых блюдах он останавливался, прищелкивал языком и нерешительно качал головой.

— Я все же закажу курочку, — сказал он.

— А семгу?

— Нет, спасибо.

— Ты зря отказываешься от такого деликатеса, ведь ты, наверное, голоден как волк.

— Так оно и есть, — сказал Шрелла, — но я налягу на десерт.

— Воля твоя.

Официант принес еще две рюмки «мартини» на подносе, который, наверное, стоил больше, чем целый спальный гарнитур; Неттлингер взял с подноса рюмку и передал ее Шрелле, потом взял свой «мартини», наклонился вперед и сказал:

— Пью за твое здоровье, эта рюмка — за тебя. Ты не возражаешь, если я приступлю к супу?

— Пожалуйста, — сказал Шрелла.

Неттлингер наливал разливательной ложкой суп из серебряной суповой миски; разумеется, бледно-желтые клецки в этом супе были замешаны на костном мозге самого лучшего, отборнейшего скота, который когда-либо пасся на немецких пастбищах; семга в окружении свежих салатных листьев отливала золотом, ломтики подсушенного хлеба нежно подрумянились, на шариках масла блестели серебристые капельки воды...

Пока Шрелла ел хлеб с семгой, кельнер и мальчик, помогавший ему, накрывали стол для основного блюда; на маленьких столиках они воздвигали сложные приспособления для хранения тепла, а на большом столе разложили приборы и расставили тарелки, предварительно убрав всю посуду. Неттлингеру подали вино, Шрелле — пиво. Неттлингер пригубил свою рюмку.

— Чуть-чуть теплее, чем следует, — сказал он.

Шрелла подождал, пока ему положили курицу с картофелем и салатом, кивнул Неттлингеру и поднял свой стакан с пивом, наблюдая за тем, как кельнер поливал кусок филе на тарелке Неттлингера густым темно-коричневым соусом.