Доброволец из Орска, участвующий в спецоперации, рассказал о жизни бойцов на передовой

^{Валерий Рачков на передовой. Фото прислано добровольцес в редакцию ORSK.RU}

В редакцию ORSK.RU позвонил Валерий Рачков — житель нашего города, который по своему желанию отправился воевать на Донбасс. Познакомились мы с ним, когда Валерий пытался баллотироваться в депутаты городского Совета — но регистрацию он не прошёл, и в бюллетенях его имени орчане не увидели. Потом мы снова встретились в военкомате — он оказался одним из «старичков», которые решили идти на фронт добровольцами.

И вот теперь боец Рачков, проведя на передовой больше месяца, позвонил в редакцию, поделился впечатлениями. Рассказ у него получился интересным, мы записали его (не дословно, но максимально близко к оригиналу), и с разрешения Валерия выкладываем на наш сайт.

Служим мы в добровольческом отряде «Барс-6». Тут же, рядом с нами, «Барс-2», «Барс-7», «Барс-12» — это всё подразделения, относящиеся к Оренбургскому казачьему войску. Хотя, вообще, не все тут казаки, я имею в виду, мало кто вступал в казачество, скажем так, в мирное время. Просто формирование отрядов именно по казачьей линии проводилось.

***

В добровольческом движении всё немного не так, как в регулярной армии, даже званий нет. Есть бойцы — без разделения на рядовых, сержантов. Есть старшины и есть командиры, тоже без звёздочек на погонах: командует, например, человек ротой, он командир, и всё: без «товарищ капитан», «товарищ майор». Называют друг друга больше не по именам, а по позывным: и в радиообмене, и просто в общении. Я, например, для всех тут Кэп. Это из-за флотского прошлого, я на большом десантном корабле «Орск» мичманом был, ну ребята и назвали Капитаном, коротко — Кэпом.

***

Есть в отряде молодые парни, которые даже «срочку» не служили, автомат взяли в руки впервые в учебном центре под Ростовом. Но таких не очень много. В основном всё-таки мужики средних лет, которые прошли армию, и по контракту послужили, многие и в конфликтах предыдущих поучаствовали. Изначально были и совсем возрастные, лет по 58-60, но сейчас их почти не осталось. Всё-таки тут тяжело, и, чтобы всё перенести, здоровье нужно крепкое. И в чисто бытовом плане: холод, сырость. И вообще, когда под обстрелом в окопе сидишь, сердце бьётся так, что в ушах шумит. Конечно, если проблемы какие с давлением — как тут быть? Вылезают старые «болячки». Поэтому некоторым пришлось писать рапорты, возвращаться домой. В принципе, к этому с пониманием относятся, не осуждают: переоценил свои силы человек, что ж теперь? Он ведь из лучших побуждений сюда приехал — но не смог, не потянул.

***

Перед нами, в 1,5-2 километров от наших позиций, село Белогоровка, в нём «укропы» сидят, то есть украинские военнослужащие, мы их так называем. Хотя вообще, украинцев там не так много, разведчики говорят, процентов 15 от силы. Иностранцев больше: в основном поляки, есть целые подразделения румын, многие между собой по-английски говорят, по-французски. Ребята там даже двух негров видели. Когда говорят, что мы тут против половины мира стоим, это не преувеличение — на самом деле, кого только нет.

***

Белогоровку штурмуют «вагнеровцы». Отчаянные парни, молодцы. Они рискуют каждую секунду, но дело знают. Не дают «укропам» дух перевести, постоянный прессинг держат. Но и потери у них, конечно, страшные. А мы стоим за «вагнеровцами», во втором эшелоне обороны. На случай, если их линию прорвут — а это, в общем-то, в любой момент может произойти, как только ВСУ скопит силы и ударит мощным кулаком — мы этот удар должны принять на себя и отбросить наступающих назад. То есть сейчас мы непосредственно в боестолкновениях практически не участвуем, только если диверсионно-разведывательные группы к нам проникнуть пытаются, тогда бывает. А так — ждём.

***

Взять Белогоровку очень трудно. Все те 8 лет, что ведутся бои на Донбассе, она укреплялась, укреплялась, укреплялась. Вгрызлись в землю ВСУ-шники, там есть бункеры до 15 метров глубиной! Для танков как бы подземные гаражи выстроены: толстые бетонные стены, сверху — земли слой. Танк выкатывается из укрепления, пару раз стреляет по нам — и обратно прячется, не достанешь его уже. Вообще, для нас это самая большая проблема. Когда нас кроют из миномётов, или накрывают ракетами из «Градов», «Хаймарсов», это проще всё-таки. Мина летит — она же визжит, воет при этом, ты можешь прикинуть, куда ляжет. Ну и просто, что она вообще летит, ты слышишь — и укрываешься в блиндаже. С ракетами примерно та же история. А танк — он лупанул прямой наводкой, и всё. Что для него эти полтора километра? Сперва на наших позициях взрыв происходит, кирпичи-щепки во все стороны летят, а уж потом доходит звук выстрела. Почти все раненые у нас — именно от танковых обстрелов.

***

Что касается потерь… Слава Богу, «двухсотых» — то есть убитых — в нашем отряде нет. Есть несколько «трёхсотых», значит раненых, но все не тяжёлые. Это те, кого осколками посекло — руки, ноги в основном, есть раненый в живот, сейчас в госпитале, но должно обойтись. Ну, и «пятисотые» есть, то есть были — это вот которые отказались от дальнейшей службы, как я уже говорил.

***

Служим мы посменно: часть заступает на дежурство в окопах, на 3-5 дней, а часть отдыхает в относительно комфортных условиях в Шипиловке, где мы стоим, пункт постоянной дислокации у нас… Потом опять сменяются. В окопах есть блиндажи, в блиндажах «буржуйки». На нескольких постах хозяйственные мужики бани оборудовали: плёнка целлофановая, каменка — можно протопить, и помыться, и отогреться по-человечески. Все бойцы получают плитки с газовыми баллонами, можно горячую пищу приготовить, но в основном, конечно, едят сухпай (сухой паёк). Очень нас выручает гуманитарка, которую передают из дома, в смысле, из Оренбуржья. Недавно вот КамАЗ с орской тушёнкой пришёл. И теперь ребята, когда в окопы идут, получают стандартный паёк Минобороны, а сверх того — нашу родную тушёнку, она вкуснее. Плюс печенье, шоколад привозят с малой родины, за всё это хочу от имени сослуживцев «спасибо» сказать. И за вещи, которые нам передают: когда сидишь сутками в окопе, в ледяной грязи, сухие носки — это счастье просто.

***

Кстати, гуманитаркой мы и с гражданскими делимся. Мирные люди, которые остались на линии фронта, в жутких условиях живут. И не только в обстрелах дело: работы у них нет, денег нет, как жить? Поддерживаем, как можем. Есть тут Приволье, городишко такой шахтёрский, вот мы в храм местный привозим продукты, батюшка с прихожанами передают самым нуждающимся. Недавно в магазин тоже завезли, там девчонки-продавщицы расфасовали по пакетикам: пара картофелин, крекеры, банка тушёнки… Отдают бесплатно эти продуктовые наборы бабулям, которые заходят. А детишкам — конфеты. Мы-то без них обойдёмся, а детям хочется.

***

Животных тут, вокруг наших позиций, бродит множество. Дикие-то, понятно, разбежались все, даже воробьёв нет, а вот домашние… Ходят голодные, тощие, с оторванными лапами, трясут головами контуженными... Кошки, собаки — жалко их ужасно. Стараемся подкармливать, подлечивать. А ещё к нашему отряду гусёнок прибился. Это ещё до того было, как я приехал: тут повар есть, Рома, он второй срок служит… Вот взял гусёнка, при столовой оставил. Сначала, конечно, думал вырастить и потом личный состав гусятиной накормить. Но гусь вырос, ручным стал, сейчас об этом и речи не идёт: ребята его талисманом считают. Точнее, её — гусыня это, как оказалось. Ручная, ко всем ласкается, пацаны гладят её, подкармливают. Слышит «прилёты» — когда на нас мины летят — начинает бегать по двору, собирать бойцов, в укрытие ведёт.

***

Так, в общем, каждый день и проходит. Сейчас морозы устанавливаются, второй день уже -12 градусов, -15. Грязь подмёрзла, стала проходимой для техники, и все ждут наступления. И со стороны врага, и с нашей. Мы, я за орских добровольцев говорю, готовы морально. Настроение боевое. Пора уже.

^{Та самая гусыня — символ отряда}